Искать

Русское освобождение

Запад построил свою цивилизацию на костях других народов. К началу XIX в. страны Западной Европы и США прошли свою научную и промышленную революции, и в середи­не века переживали период устойчивого индустриального роста. За период 1800—1870 гг. их душевой ВВП увеличился почти вдвое, несмотря на значительный рост населения.

В этот период основные страны периферии были колониями или полуколо­ниями европейских государств. Они не могли противостоять экс­пансии европейцев и подвергались хищнической эксплуатации. Во многих периферийных странах шли процессы деиндустриали­зации и дезурбанизации, войны за независимость, происходили военные пере­вороты, народные восстания против колонизаторов. За 1800—1870 гг. средневзвешенный душевой ВВП Бразилии, Мек­сики, Китая, Индии, Индонезии и Египта снизился на 10—15%[1].

И вот происходит первая русская революция. По словам одного из наиболее глубоких современных запад­ных исследователей российских революций Теодора Шанина, на исходе XIX в. Россия стала первой страной, в которой материализовался социальный синдром того, что мы сегодня называем развиваю­щимся обществом, или третьим миром.

 «Для неколониальной пе­риферии капитализма русская революция 1905—1907 гг. была первой в серии революционных событий, которые подвергли су­ровому испытанию европоцентризм структур власти и моделей самопознания, сложившихся в XIX в. За революцией в России не­медленно последовали революции в Турции (1908), Иране (1909), Мексике (1910), Китае (1911). К ним надо добавить и другие мощ­ные социальные противостояния…»[2].

После Октябрьской революции начинается борьба за независимость по всему миру. Советский Союз активно помогает национально-освободительной борьбе народов против колонизаторов. Добиваются независимости Индия, страны Африки, Южной и Латинской Америки. Это вызывало безумную злобу Запада, а взоры лидеров угнетенных стран были обращены на Советский Союз.

Запад нас ненавидит, потому что мы разрушили его мир — мир, где целые континенты работали на благосостояние Запада, мир, который Запад сегодня хочет вернуть всеми силами.

«Но было бы ошибочно сводить взаимоотношения Запада и коммунистического мира исключительно к противостоянию со­циальных систем. Россия задолго до революции 1917 года стала сферой колонизации для западных стран. Революция означала, что Запад эту сферу терял. Да и для Гитлера борьба против ком­мунизма («большевизма») была не столько самоцелью, сколько предлогом для захвата «жизненного пространства» и превраще­ния живущих на нем людей в рабов нового образца. Победа Со­ветского Союза над Германией и расширение сферы его влияния в мире колоссальным образом сократили возможности Запада в отношении колонизации планеты. А в перспективе над Западом нависла угроза вообще быть загнанным в свои национальные границы, что было бы равносильно его упадку и даже исторической гибели»[3].

---

Общество потребления

Вместо общества созидания, построенного в СССР, Запада построил и всячески пропагандирует общество потребления.

Высокий уровень потребления стал единственной, абсолютной целью общества. Причем речь идет именно о материальном потреблении — чтобы убедиться в этом, достаточно включить телевизор. Вся реклама продвигает именно материальные ценности: пей пиво, жуй «Орбит», ешь чипсы и т.д. Раньше в общественной жизни преобладало стремление произвести, теперь главная цель — потребить. Потребление становится единственным смыслом всей деятельности человека. Ушли в прошлое такие ругательные термины, как «вещизм», теперь гордо заявляется: наша цель — «общество потребления». С сожалением приходится констатировать: «Наше общество заражено жадностью. И это худшая из инфекций»[1].

«Обществом потребления является то, где не только есть предметы и товары, которые желают купить, но где само потребление потреблено в форме мифа. Трудно отрицать, что речь здесь идет об опасном превращении социального метаболизма, несколько похожем на то, чем является рак для живых организмов: о чудовищном разрастании бесполезных тканей»[2].

Удельный вес производственного сектора в экономике западных стран становится с каждым годом все меньше, постепенно сдавая свои позиции сфере услуг. К сожалению, в России происходит то же самое. В этом отношении показателен пример трансформации ВДНХ. Раньше здесь были представлены лучшие образцы того, что производила наша экономика. Теперь все павильоны превращены в сплошной базар бытовой техники, одежды, еды и т.п. Торговля вымещает производство, учебные заведения, церкви.

«В 1986 году Америка еще насчитывала больше высших учебных заведений, чем торговых центров. Не прошло и пятнадцати лет, как число торговых центров стало более чем вдвое превышать число высших учебных заведений. В век синдрома потреблятства торговые центры заменили собой церкви как символ культурных ценностей. Действительно, 70% граждан США еженедельно посещает торговые центры, и это больше, чем число людей, регулярно бывающих в церкви»[3].

Вещизм уверенно вытесняет из жизни интерес к внутреннему содержанию человека, заменяет честь, достоинство, мораль. Но человека от животных и машин отличает наличие души — категории нематериальной. Следствием распространения вещизма стало то, что люди стали превращаться в живых роботов, с упрощенным духовным миром, зато с хорошей производительностью труда. Духовные ценности исчезают или извращаются. Поэтому вполне закономерно, что страны Запада, несмотря на высокий материальный уровень жизни, занимают первые места в мире по количеству самоубийств, число которых постоянно растет.

---

Качества менталитета «Справедливость»

Как мы уже говорили, основные черты менталитета здесь — эгоизм и сотрудничество.

Справедливость, лишенная нравственности, всегда эгоистична. Только нравственность ограничивает эгоизм. Однако эгоизм не предполагает обязательно грабительское отношение к ближнему. Все может распределяться справедливо, но без альтруистических преференций кому-либо. Сколько заработал, столько получи, мало получил — умрешь с голоду. Но это в рамках эгоистической справедливости уже никого не волнует.

Эгоизм может сочетаться с коллективизмом, и действительно сочетается на Востоке.  Эгоист плюс коллективист («ради себя» и «коллектив важен»). Такая жизненная позиция тоже имеет место в реальности. Допустим, интересы Николая ориентированы на коллектив, он решил посвятить жизнь служению коллективу и поэтому вступил в организацию, цель которой — помощь бедствующим людям. Петр тоже нуждается в коллективе, он карманник, а коллектив — источник его доходов. Таким образом, Николай и Петр обладают высокой степенью коллективизма, они не могут без коллектива. Но можно ли их «поставить на одну доску»?

«Коллективиста» Петра можно назвать «эго-коллективистом», для которого отношение к коллективу чисто потребительское: «Все — с помощью коллектива, ничего — для коллектива». Такие люди — карьеристы, тщеславные люди, люди, умеющие дружить «с кем надо».

Можно сказать, коллективисты могут иметь прямо противоположные ценностные ориентации: коллективист — «я для коллектива», эго-коллективист — «коллектив для меня». Аналогично и альтруисты могут иметь прямо противоположные ценностные ориентации. Одни могут жить ради общества, а другие — с ним бороться.

Возвращаясь к кросскультурному анализу, отметим, что в психологии западного человека в наибольшей степени представлен индивидуализм и эгоизм, в России все наоборот — альтруизм как проявление духовности и коллективизм.

Восток занимает промежуточное положение между Западом и Россией. Безусловно, Восток — коллективистская цивилизация и, в то же время, альтруизма там меньше, чем даже на Западе. Поэтому на Востоке так любят красоваться в коллективе с автоматами перед камерами, а потом при реальном сражении, когда уже необходим альтруизм, все разбегаются (рис. 7).

Одна из самых сильных армий Ближнего Востока без боя сдала весь Ирак, одна из самых фанатичных армий Средней Азии без боя сдала весь Афганистан. Да, американцы и их союзники были сильнее, но мы не можем сказать, что они победили хоть в одном сражении, потому что сражений, собственно, и не было. Никто не стоял насмерть под Багдадом, никто не сражался за каждый этаж и каждый дом в Кабуле. Большой же отваги не надо, для того чтобы выступать в Интернете и грозить взорвать Вашингтон или вообще всю Америку.

Что касается смертников, это тоже специфичное восточное явление, нередко обусловленное слепым фанатизмом. Героизм отличается от фанатизма своей осознанностью. Уходящие в последний бой японские камикадзе верили, что после смерти станут богами, как сегодня шахиды верят, что после смерти попадут в рай.

Возвращаясь к Китаю, отметим, что эгоизм китайцев наиболее явственно проявляется в национальном эгоизме. Со всеми соседями у Китая территориальные споры. Никогда просто так Китай никому не поможет. В этом аспекте эгоизма у Китая больше, чем даже у западных стран.

Китайцы умудрились даже коммунистическое интернационалистическое учение превратить в шовинистическую доктрину.

В действительности, подлинным источником антисоветизма является идеология великоханьского шовинизма, которая, естественно, приходит в столкновение с принципами пролетарского интернационализма, отстаиваемыми КПСС и другими марксистско-ленинскими партиями.

«Маоисты выдвинули идею "национального марксизма", "китайского коммунизма", которая была официально закреплена в документах 7-го съезда КПК (1945). Под вывеской "соединения всеобщих истин марксизма-ленинизма с практикой китайской революции", "китаизации марксизма-ленинизма" мелкобуржуазно-националистические элементы в КПК начали атаку на коренные положения об интернациональном характере революционного учения рабочего класса»[1].

Сотрудничество. Для членов коллективистского общества характерно искать причины возникновения конкретной ситуации во внешних силах, то есть им присущ внешний (экстернальный) локус контроля. Внешний локус контроля влияет на определенную недисциплинированность коллективистских обществ. Коллектив как единый организм всегда выделяет определенный орган, который должен управлять всеми и вся.

С коллективизмом коррелирует такое качество, как конформизм — процесс изменения аттитюдов (установок), мнений, восприятий, поведения индивида в сторону согласия с группой.

 «Причины более высокого уровня конформности коллективис­тов связаны, во-первых, с тем, что они придают большее значение коллективным целям и больше беспокоятся о том, как их поведе­ние выглядит в глазах других и влияет на этих других, а во-вторых, с тем, что в коллективистических обществах в воспитании детей делается акцент на послушании и хорошем поведении»[2].

С отрицательной стороны, конформизм ведет к приспособленчеству, пассивному принятию существующего порядка, господствующих мнений, отсутствию собственной позиции, беспринципному и некритическому следованию какому-либо образцу, модным тенденциям. В коллективистс­ких культурах групповые нормы являются важнейшим регулятором поведения, «высоко оценивается «правильное пове­дение», «жизнь по обычаю», «как у людей», «по уставу»[3].

Но у конформизма есть и положительная сторона. Конформистское общество может очень продуктивно развиваться, поскольку у него отсутствуют разнонаправленные векторы движения, как у рака, лебедя и щуки. В таком обществе легко воспринимаются любые, даже тяжелые реформы, конформистское общество гораздо лучше обороняется от внешних врагов. Однако некоторые коллективисты могут и не являться конформистами. Они могут идти против коллектива, считая, что коллектив заблуждается и что его мнение необходимо исправить.

Теперь о трудолюбии. Как материалистический тип менталитета, безусловно, менталитет «Справедливость» во главу угла ставит стремление максимизации дохода. Это роднит его с менталитетом «Успех». Но откуда взять ресурсы, если они не произведены? В рамках менталитета «Успех» постулируется, что наиболее простой способ — отнять у тех, кто слабее. Это модель реализовалась Западом в течение нескольких столетий.

Менталитет «Справедливость» хоть и может допускать такой подход, но не делает его основным. Значит, остается один выход — создавать блага самим, а это, в свою очередь, порождает трудолюбие. Корейцы, японцы, китайцы — очень трудолюбивые народы. Они не хватают с неба звезд, но очень кропотливо выполняют свою работу. В трудовой этике традиционного Китая проявляется уважение к любой работе и отрицательно оценивается пренебрежение к труду.

Таким образом,  противостояние наживы и трудолюбия проявляется в том, что при наживе индивид стремится максимально «урвать ресурсов», часто за счет обделения других, так как это самый простой и быстрый способ увеличения собственного благосостояния. В рамках справедливости произведенный продукт общественно распределяется в соответствии с трудовым вкладом каждого индивида. Поэтому единственный способ увеличить собственное благосостояние — хорошо трудиться.

---